«Мы высоко ценим Вашу заботу о нас». Письма американского художника и писателя Рокуэлла Кента советскому журналисту Никите Болотникову, 1961 – 1970 гг.
В 2012 г. исполнилось 130 лет со дня рождении Рокуэлла Кента (1882 – 1971) – крупного американского художника, талантливого писателя и публициста, авторитетного общественного деятеля мирового масштаба, последовательного защитника принципов мирного сосуществования между народами.
Сейчас его имя, почти забытое в России, осталось в памяти лишь узкой группы профессиональных критиков, однако в 1950 – 1960-е гг. прошлого века он был популярен в Советском Союзе. Являясь председателем Национального комитета американо-советской дружбы (с 1957 г.), он сделал многое для «понижения градуса напряженности» во взаимоотношениях СССР и США в острый период «холодной войны», активно способствовал расширению культурных связей двух стран. Выставки его работ, с успехом прошедшие в 1957 – 1958 гг. в Москве, Ленинграде, Риге, Киеве, Одессе и в 1960 г. вновь в Москве, издание в СССР переводов его книг, позволили миллионам советских читателей получить удовольствие от встречи с прекрасным, познакомиться с другой культурой, расширить свои представления о мире.
После московской выставки 1960 г. Рокуэлл Кент передал в дар советскому народу большую коллекцию своих работ, в том числе: 80 живописных полотен, более 800 рисунков и гравюр, изданные в США книги с его иллюстрациями, рукописи некоторых своих литературных произведений. В соответствии с желанием Кента его работы были распределены между ГМИИ им. А.С. Пушкина, Государственным Эрмитажем, Киевским музеем западного и восточного искусства и Государственной картинной галереей Армении. В 1962 г. Рокуэлл Кент стал почетным членом Академии художеств СССР. Постановлением Комитета по международным Ленинским премиям «За укрепление мира между народами» от 21 апреля 1967 г. Рокуэллу Кенту за выдающиеся заслуги в деле борьбы за сохранение и укрепление мира была присуждена международная Ленинская премия.
Приведем краткие биографические сведения о Рокуэлле Кенте. Он родился 21 июня 1882 г. в имении друзей родителей Кента «Солитюд» в окрестностях Нью-Йорка. Его отец, Рокуэлл Кент-старший, был компаньоном в крупной адвокатской фирме и, имея помимо юридического образования диплом горного инженера, сочетал адвокатскую практику с организацией горных работ. Рокуэллу Кенту-младшему было всего пять лет, когда умер его отец. Мать Рокуэлла осталась с тремя детьми. Стараясь поддержать привычный уровень жизни семьи, характерный для среднего класса, она занялась, как сейчас сказали бы, индивидуальным предпринимательством. Поэтому и Рокуэллу Кенту пришлось рано начать подрабатывать в свободное от учебы в школе время. В эти годы он работал в Тэрритаунском национальном банке рассыльным, младшим клерком, счетоводом, письмоносцем, привратником – именно в такой последовательности перечисляет Рокуэлл свои должности в банке в своей автобиографической книге «Это я, Господи»[1]. С удовольствием вспоминает Рокуэлл в этой книге и о своей работе под руководством тети-художницы, прикладные работы которой, особенно роспись по фарфору, были востребованы и. по-видимому, приносили неплохой доход.
Как пишет далее Рокуэлл: «Мне было никак не больше 16 лет, когда я стал профессионалом в прикладном искусстве...».
Решение Кента после школы поступить в Колумбийский университет на отделение архитектуры стадо «коллективным решением семьи» и, видимо, не было им самим до конца осмыслено. Вот почему за год до окончания университета он оставляет его и поступает и Нью-Йоркскую школу искусств. решив стать профессиональным художником. В этой школе Рокуэлл учится у видных американских живописцев начала XX века Уильяма М. Чейза и Кеннета Хейса Миллера. В последующие годы наиболее заметное влияние на творческое развитие Кента как художника-реалиста оказали знаменитый Роберт Генри и Эботт Тейлор. Первый из этих художников, у которого Кент учился в мастерской, выступая с позиций «жесткого» реализма, требовал «писать жизнь, а не искусство ... не приукрашивая и не идеализируя действительность», а второй способствовал формированию мировоззрения молодого художника и укрепил его веру в себя.
В 1904 г. со своими первыми работами Рокуэлл Кент принял участие в выставке Общества американских художников. Желание проверить себя и жажда новых впечатлений заставили его отправиться в первое длительное путешествие на остров Монхеган в штате Мэн. Там Кент занимался живописью, зарабатывая себе на жизнь, работая плотником, бурильщиком колодцев, рыбаком, строительным подрядчиком. Его мэнские пейзажи были представлены на выставке в Нью-Йорке в 1907 г. и получили положительные отзывы критиков, однако продавались неважно. Мэнский период жизни молодого художника завершился женитьбой и рождением сына, тоже Рокуэлла.
После этого в течение нескольких лет Кент работает чертежником в архитектурной фирме, строительным подрядчиком, пробует себя в других профессиях, отдавая занятиям живописью лишь свободное время. В 1918 г. он отправился вместе со своим восьмилетним сыном на семь месяцев на Аляску. Многие критики связывают это решение Кента е желанием «уйти от унылой стандартности американских городов», понять самого себя, переосмыслить свою жизнь. Там, на Аляске, на маленьком Лисьем острове в заливе Воскресения, в условиях дикой природы Рокуэлл Кент создает серию картин и рисунков, воспевающих первозданную красоту этих мест, и пишет книгу «В диком краю. Дневник мирных приключений на Аляске» [2]. Эти работы сделали его популярным в Америке, в первую очередь – как самобытного художника и подающего надежды писателя.
В дальнейшем Кент совершает путешествия к мысу Горн, на Огненную землю, в Гренландию (трижды). В результате этих поездок появляются новые серии картин и новые книги. Рокуэлл Кент становится востребованным, он продолжает успешно работать в живописи маслом, рисунке пером, акварели, гравюре, литографии, иллюстрирует литературную классику, выходят его новые книги. В это время своеобразную живописную манеру Кента критики определяют как «романтический реализм» или «соединение реализма с романтическим символизмом», а литературный жанр, в котором он работает, как «литературу путешествий» («вояжную литературу»). После нее появляются автобиографические книги Кента: ««Это мое собственное» (1940) [3] и «Это я, Господи» (1955).
В СССР были переведены на русский язык и изданы семь книг Рокуэлла Кента: «Курс N by E» (1962), «Саламина» (1962), «В диком краю. Дневник мирных приключений на Аляске» (1965), «Это я, Господи» (1965), « Плавание к югу от Магелланова пролива» (1966), «О людях и горах» (1967) и «Гренландский дневник» (1969). Многие из них выдержали неоднократные переиздания в Советском Союзе большими тиражами. Исключением является книга «О людях и горах», написанная Кентом по впечатлениям первого путешествия по СССР и опубликованная в русском переводе только в августовском номере журнала «Волга» за 1967 г.
Рокуэлл Кент рано определился со своими политическими пристрастиями, до конца дней придерживаясь левых, социалистических взглядов. Он последовательно выступал за мир, за запрещение ялерного оружия, протестовал против войны во Вьетнаме. Писатель участвовал в 1-м Всемирном конгрессе защиты мира (1949), был одним из инициаторов и авторов Стокгольмского воззвания (1950), членом Всемирного Совета Мира (с 1950 г.), делегатом Всемирного конгресса за всеобщее разоружение и мир (1962).
Скончался Рокуэлл Кент 13 марта 1971 т. Урна с его прахом захоронена на ферме Асгор (штат Нью-Йорк) перед домом, в котором он жил в последние годы.
Настоящая публикация знакомит читателей с десятью письмами Р. Кента к его советскому другу, журналисту и знатоку Арктики Никите Яковлевичу Болотникову. Н.Я. Болотников являлся титульным редактором и редактором переводов, автором предисловий, послесловий и комментариев пяти из семи книг Рокуэлла Кента, опубликованных в СССР.
Н.Я. Болотников родился в Ялте 1 апреля 1905 г., в семье мещан. В 1921 г. он переез¬ает с семьей в Москву и до 1929 г. работает в винодельческой промышленности, пройдя путь от чернорабочего до винодела, оканчивает курсы при Тимирязевской сельскохозяйственной академии. В 1929 г. Болотников поступает на курсы Московской горной академии, затем учится в Московском геолого-разведочном институте. С 1933 г. Никита Яковлевич начинает работать в системе Главсевморпути, принимает участие в Нордвикской нефтяной экспедиции, зимует в бухте Кожевникова, работает в других районах Арктики. В июле 1941 г. Болотников вступает в ряды народного ополчения. До 1953 г. он находится в армии и был демобилизован в чине майора. Во время войны становится корреспондентом газеты «Армейская правда». В 1953 – 1965 гг. Болотников работает специальным корреспондентом и заведующим отделом в «Литературной газете». До конца жизни он оставался главным редактором альманаха «Полярный круг» и членом редакционной коллегии издательства «Мысль», был действительным членом Географического общества СССР. Как журналист Болотников активно занимался историей освоения Арктики, в его творческом багаже – несколько книг и публикаций о полярных исследователях. Болотников награжден орденами Отечественной войны 1-й и 2-й степени, тремя медалями. Умер Никита Яковлевич в октябре 1977 г.
Личный архив Н.Я. Болотникова после его смерти поступил на постоянное хранение в Российский государственный архив экономики (РГАЭ). В нем содержится обширная переписка с Рокуэллом Кентом (подлинники писем Кента, их русскоязычные переводы, черновики ответов Болотникова), письма к Болотникову Салли Кент, написанные после смерти мужа, вырезки из газетных публикаций о Кенте, интервью с ним, публицистические статьи самого Кента и т.д. [4]. Переписка, содержащая 41 письмо Рокуэлла Кента, охватывает период с 10 октября 1960 г. по 12 декабря 1970 г. В основном письма носят деловой характер, в них проявляется желание Кента ускорить издание своих книг в СССР. Как видно из писем, кроме очевидного материального интереса, Кент справедливо полагал, что его книги будут интересны советскому читателю. Некоторые письма при этом имеют ярко выраженную политическую окраску: автор откровенно высказывает свои политические взгляды и критикует нравы американского общества тех лет. Письма написаны в характерной для Кента манере, с тонким юмором и самоиронией. При их отборе для публикации мы руководствовались содержательностью писем и стремлением охватить весь временной период сохранившейся переписки. Документы публикуются в переводе, который сделан, предположительно, переводчиком Борисом Сенькиным (упоминание о нем содержится в ряде писем) и присутствуют в фонде в виде машинописи.
При подготовке публикации были использованы две работы Н.Я. Болотникова, присутствующие в его фонде, в которых анализируется литературное творчество Кента: «Русская «Рокуэллкентиана» и «Рокуэлл Кент – певец мироздания, рыцарь мира (1882 – 1971) [5]. В последней, подготовленной для Всесоюзной государственной библиотеки иностранной литературы в 1972 г. в связи с юбилеем Кента, Болотников описывает события его личной жизни, путешествия, дававшие Рокуэллу новые сюжеты для творчества и способствовавшие становлению его как большого художника и писателя. Они написаны автором с неподдельной любовью и уважением к такой разносторонне одаренной, многогранной личности, какой являлся Рокуэлл Кент. В публикацию также включены иллюстрации из альбома репродукций Р. Кента, изданном в СССР в 1962 г. [6].
Документы публикуются по современным правилам правописания, с сохранением их стилистических особенностей. Сокращения раскрыты в квадратных скобках. Сведения о ряде лиц установить не удалось.
Публикацию подготовили Ю.А. НЕХОРОШЕВ и доктор исторических наук А.А. ЧЕРНОБАЕВ.
Примечания
[1] Kent Rockwell. It`s ME O LORD. DODD. MEAD COMPANY. N.Y., 1955. Русский перевод: Кент Рокуэлл. Это я, Господи. Автобиография Рокуэлла Кента. М., 1965.
[2] Wilderness A. Journal of Quiet Adventure in Alaska by Rockwell Kent. New York, 1920. Русский перевод: Кент Рокуэлл. В диком краю. Дневник мирных приключений на Аляске. М., 1965.
[3] Kent Rockwell. This is my own. New York, 1940.
[4] РГАЭ. Ф. 444. (Н.Я. Болотников). Оп. 1. Д. 64, 65.
[5] РГАЭ. Ф. 444. Оп. 1. Д. 65. Л. 394 – 407, 233 – 263.
[6] Рокуэлл Кент. Живопись, графика: Альбом репродукций. Автор текста А.Д. Чагодаев. М., 1962.
№ 1
Дорогой мистер Болотников!
Вы слишком хороший друг, чтобы Вас не простить от всего сердца, хотя в смысле корреспонденции (ответа на письма) Вы слишком большой грешник, не в христианском духе. Я был в восторге, получив Вашу телеграмму, а сейчас и письмо.
Прежде всего, я должен вспомнить о нашем большом разочаровании (досаде)[A], вызванным Вашим отъездом из Москвы[1] сразу же после Вашего возвращения из Сочи. И сейчас я счастлив был узнать, когда должны появиться книги[2], и что «Дикий край»[3] находится в переводе, и что осуществляются другие издания моих вещей. Мы не получили журналов «Вокруг света» и «Знание – сила»[4] с отрывками из «N by E» и «Саламины», но, может быть, они придут в скором времени.
Я только что отправил морем тяжелый ящик с рукописями в Министерство культуры в Москву. Я не знаю, в чье распоряжение они попадут, но я надеюсь, что Вы сможете (вас ждет возможность) пойти и посмотреть окончательную (последнюю) рукопись «Саламины». Я написал ее в течение зимы [19]34 – [19]35 гг. и послал ее моему издателю с первой почтовой собачьей упряжкой, навстречу первому пароходу из Дании. Ее, вместе со всеми иллюстрациями к исландской саге «Gisli saga» я запаковал в деревянный ящик, заботливо сделанный точно по размерам его содержимого. Затем этот ящик был завернут в тюленью шкуру и зашит сухожилиями, чтобы сделать его водонепроницаемым. Он в сохранности достиг своего места назначения, и все вещи – ящик и все остальное, было выставлено издателем в окне самою большого Нью-Йоркского магазина до тех пор, пока запах мочи в шкуре[B] не заставил все это убрать. Вы найдете рукопись, я надеюсь, весьма достопримечательным документом.
Я послал также мой большой трехтомный гренландский дневник[5] вместе с напечатанной рукой (видимо, рисунком руки?)[C], которую я только что сделал и которую я представил для издания в Ныо-Йорке. Я имею маленькую надежду, что она будет принята. Я адресовал напечатанный экземпляр нашему другу м[адемуазе]ль Тамаре Мамедовой[6] в Совет обществ дружбы с зарубежными странами, надеясь, что она прочтет это и увидит, может ли это представлять интерес для московских издательств. Однако она (трехтомный дневник) слишком «параллельна» с «Саламиной» для того, чтобы ее принять к изданию в настоящее вре¬мя. Но я написал м[адемуазе]ль Мамедовой, что если она будет рассматриваться вообще, она сначала должна быть передана Вам и что она может быть издана не иначе как с согласил Государственного географического издательства[7]. Я передал ее одному хорошему американскому издателю, но она была отклонена, как мне кажется, по очень странному основанию; вешь (рукопись) касается культуры, которая сейчас уже умерла под ударом (влиянием) воздушных сообщений. Они могли бы добавить, и это было бы больше в точку - удар Пентагона[8].
Я очень сожалею, что вынужден писать на языке, который Вы не знаете и вводите меня в смущение своей большой вежливостью по отношению ко мне, поскольку Вы переводите свои письма на английский язык. У меня есть русско-американский (?) друг в Нью-Йорке, который с радостью переводит для меня мою корреспонденцию, но это требует значительной потери времени.
Подумав, что Ваши поездки могут представить интерес для Географического издательства, мне пришла в голову мысль, предложить что как-нибудь Вы найдете географию Западного потушария достойной Вашего внимания, и особенно тот район, который известен как Адирондакские горы[9], в 300 милях севернее Нью-Йорка. Как мы были бы рады видеть Вас когда-нибудь у себя!
Мы с нетерпением ожидаем получения фотографий. Я тоже (очень) привык сам проявлять, увеличивать и печатать мои черно-белые фотографии. С моей стороны было необдуманным проступком – не сделать нескольких Ваших фотографий моей собственной лейкой.
В настоящее время мы много заняты географией, жизнью и обычаями людей Конго и Лаоса, но еще больше нас занимает география (ума) мысли нашего правительства. Мы в ужасе от поведения нашей страны и единственная надежда, что руководство не попытается разрешить проблему растущей безработицы с помощью испытанного временем средства – развязыванием с кем-нибудь войны. Мы должны были бы навлечь урок из событий в Корее[10].
Мы надеемся, что, несмотря на Ваши увлечения поездками, или благодаря им, Вы здоровы и счастливы. Пишите нам.
РГАЭ. Ф. 444. Оп. 1. Д. 64. Л. 34 – 34об.
№ 2
Дорогой мистер Болотников!
Только что мы получили экземпляры «Вокруг света» с отрывками из «Саламины» и мою статью, обращенную к читателям будущего века. Я Вам очень благодарен за внимание, которое Вы мне оказали, послав журналы.
Упаковывая рукописи для посылки их в Москву, я натолкнулся на рассказ[11], написанный мною более 47 лет назад. Он связан с ужасным бедствием на рыболовной флотилии, отразившимся на семьях и на всей общине, откуда была родом несчастная команда. Этот рассказ заслуживает того, чтобы его опубликовали, и хотя я надеюсь, что он появится в прессе здесь, я хотел бы послать Вам один экземпляр. Он будет представлять для Вас особый интерес, поскольку он связан с жизнью отчаянно эксплуатируемых ньюфаундендских моряков тех дней. Если Вы постараетесь опубликовать рассказ, я с радостью вышлю его Вам в сопровождении фотокопий двух иллюстраций, сделанных мною еще в те времена, когда я писал рассказ.
Мне хотелось бы знать, в какой точке большого Советского мира находитесь Вы, потому что Вы в нашем представлении человек, увлекающийся путешествиями, подобными тем старым морским путешествиям на корабле, когда мореплаватель бывал месяцами вдали от своего народа, от дома.
Прошу Вас, пишите нам при малейшей возможности.
Мои рукописи, посланные пароходом в Ленинград, почти 3 недели тому назад, уже, наверное, прибыли в Москву, и «Гренландский дневник», о котором я Вам писал, должен быть у нашего друга Тамары Мамедовой. Я совершенно уверен, что дневник не должен быть опубликован, пока «Саламина» не будет полностью закончена Как я уже писал мадам Мамедовой, первые отзывы и рецензии должны быть посланы Географическому издательству.
Мне посчастливилось увидеть в «Советской литературе»[12], которая только что прибыла, резьбу по дереву и линолеуму Владимира Мельниченко и Ады Рыбачук[13], а также прочитать ее статью.
С теплым приветом от нас обоих, преданный Вам
РГАЭ. Ф. 444. Оп. 1. Д. 64. Л. 36 – 37.
№ 3
Дорогой мистер Болотников!
Я только и ждал от Вас обещанного письма, чтобы воспользоваться случаем и поблагодарить Вас за поздравительную телеграмму с днем рождения и выразить глубокую признательность не только за внимание, но и за особенность Вашей памяти, благодаря которой Вы не забыли день рождения Вашего друга.
Читать Ваше письмо истинное наслаждение, не только за его внутреннее обаяние, но и за картину прекрасной страны Молдавии, открывшейся перед нами. Молдавия до сих пор была для нас географическим названием, провинцией Румынии, отнятой во время Второй мировой войны. В 1959 году мы надеялись поплыть на лодке вниз по Дунаю, а затем сесть на пароход, доставивший бы нас из Констанции в Одессу. Это путешествие привело бы нас в преддверие Молдавии, но этот путь оказался неосуществимым для нас. И мы полетели в Москву через Киев. Но то, что Вы пишете о Молдавии, и то, что мы знаем о настоящих ее обитателях, придает нам большое желание поехать туда. Возможно, зто будет во время следующего визита в вашу страну в будущем году.
Спустя много времени после того, как я написал, что нашел короткий рассказ среди моих рукописей, который как я полагал, может быть опубликован, меня осенила мысль: передать этот рассказ хорошему канадскому журналу только для того, чтобы узнать от издателя, был ли включен этот рассказ в книгу «N by E».
Это рассказ о ньюфаундлендском бедствии, рассказ, с которым Вы, как издатель перевода этой книги, несомненно, знакомы. Это были наброски рассказа, которые я нашел среди моих рукописей, забыв, что они были уже некогда мною использованы.
Мне жаль, что так задержалась публикация моих книг в Москве. Я заглядываю в будущее и вижу перед собой эти книги, потому что запомнил их формат.
В Америке Национальный совет советско-американской дружбы надеется опубликовать книгу, запечатлевшую наш прошлогодний подарок советскому народу. Как запланировано одним из наших ведущих проектировщиков, это будет книга из 64 страниц форматом в четверть листа. Но вопрос в том, разрешат ли крайне ограниченные средства Совета осуществить проект.
Теперь настали трудные времена для мирно настроенных, смотрящих вперед американцев или, я мог бы сказать, для мирно настроенных, смотрящих назад американцев, которые уважают свободы, бывшие на протяжении двух веков предметом нашей гордости. Реакция при поддержке большинства нашего Верховного суда торжествует над теми людьми, которые осмеливаются защищать свободы, или, что еще важнее, использовать их. Но мужественные либералы, сильно пострадавшие во время так называемой эры Mc Carthy[14] начали возрождаться, хотя их жизнеспособность должна быть испытана.
Я и Салли находимся дома с декабря месяца, со времени нашего возвращения, и теперь нас держат тут наши обязанности по уходу за садом. Салли очень занята повседневной работой в своем большом саду, от которого мы зависим большую часть года, а я рисую во дворе. Все же лето – период полный забот для нас, так как Адирондак – любимейшее курортное место для многих наших городских друзей. Если бы мы только могли заглянуть в будущее и видеть Вас в числе наших гостей! Как бы мы отпраздновали это счастливое событие!
Я надеюсь, что Вы выкроите время, чтобы прочитать «Гренландский дневник». Хотя я и просил Тамару Мамедову прочитать его, но ее недавнее назначение возглавить американское отделение Союза дружественных обществ, дополнило ее и без того перегруженную жизнь. И ее недавняя болезнь оторвала ее совершенно от деятельности. Когда Вы приедете в Москву, пожалуйста, постарайтесь найти и прочитать рукопись гренландского дневника. Написав это, я вспомнил, что Ваши познания в английском затруднят чтение в оригинале, а может, и совсем лишат Вас такой возможности.
Дневннк, охватывая большой период, связан с «Саламиной» и содержит, я уверен, много отрывков, которые вошли в ранее напечатанную мою книгу, и поэтому не могут бьпь опубликованы теперь. Мы высоко ценим Вашу заботу о нас, выражавшуюся в том, что Вы перевели письмо для нас на английский язык. Трудность в нахождении переводчика нам знакома, потому что их не хватает в Нью-Йорке, и наша нью-йоркская переводчица по доброте души и из большой любви к народу, которому некогда и она принадлежала, перегружена работой. Но каждое русское письмо, которое я получаю, напоминает нам о лингвистическом провинциализме нас самих и наших соотечественников. Потому что в Вашей стране на одного, говорящего на русском языке, приходятся сотни, если не тысячи, говорящих на нашем языке. Потому и прошу простить меня за то, что пишу на английском языке. Нам очень жаль, что здоровье заставило Вас обратиться к врачу, и мы рады, что «лечение» привело Вас в чудный край. Желаю Вам процветать в полном здравии и хорошем настроении.
С теплым приветом от нас обоих, преданный Вам
РГАЭ. Ф. 444. Оп. 1. Д. 64. Л. 50 – 51.
№ 4
Дорогой господин Болотников!
Мы были в восторге, когда получили от Вас письмо, в котором Вы сообщаете, что здоровье Ваше настолько поправилось, что Вы смогли вернуться в Москву, хотя, судя но тому, как Вы любите Молдавию, Вы, возможно, не были так счастливы вернуться к городскому образу жизни.
Я буду рад написать Вам письмо об абстрактном искусстве – в Америке, хотя мое собственное нездоровье в последние несколько месяцев заставило меня прервать на некоторое время мой интерес к событиям современного мирового искусства. Но благодаря благословенной свободе, которую все мы имеем в выборе своих друзей и помощников, мне удалось сохранить некоторые контакты с любителями этого глупого культа абстракционизма. Я попытаюсь написать Вам об этом в ближайшие дни.
Мы только что получили эскимосские сказки К.С. Сергеевой[16]. Книга прекрасно иллюстрирована, и я не сомневаюсь, что она столь прекрасно написана, хотя мы не сможем прочитать ее до тех пор, пока она не будет издана на английском языке.
Датский изыскатель Кнуд Расмунссен провел свое детство в Гренландии, и сам наполовину эскимос, пересказал некоторые народные сказки. Они вошли в сборник под названием «Фестенсгейв», и, несмотря на то, что я сам способствовал появлению этого сборника, я, к сожалению, потерял свой английский вариант его. Тем не менее, я попытаюсь отыскать этот сборник в букинистических магазинах и прислать его госпоже Сергеевой.
Посылаю Вам недавно опубликованный «Гренландский дневник». Он был создан мною зимой 1931 – [19]32 года, большинство материалов. собранных в это время, вошли в «Саламину», о которой Вы вспоминаете. Я не послал его Вам ранее, потому что думал, что он не заинтересуют советского читателя сразу же после опубликования «Саламины». Однако, так как это все-таки дневник, да еще написанный без намерения опубликовать его, он может обладать определенной свежестью, которой лишено последующее отработанное издание. 2000 копий, поступивших в книжные магазины, расходятся очень быстро, это столь же редкое издание, как и книга Сергеевой «Сказочник Кивагмэ». Рукопись моего «Дневника» вошла в дар советскому народу и находится сейчас, как я понимаю, в музее Пушкина.
Я надеюсь, что Ваше здоровье вполне поправилось и что Вы вполне счастливы во всех Ваших начинаниях.
Примите от нас самый дружеский привет, искренне Ваш
РГАЭ. Ф. 444. Оп. 1. Д. 64. Л. 80 – 81.
№ 5
Дорогой г[осподи]н Болотников.
Прошло много времени с тех пор, как мы писали друг другу, но Вы друг, о котором мы часто вспоминаем. Несколько дней тому назад у нас в качестве гостей были две пары ваших сограждан, которые работают в Секретариате ООН. Один из них, мужчина, Владимир Орлов работает библиотекарем в Библиотеке им. Дага Хаммаршельда. Рассказывая о моих книгах, которые были изданы в Москве, я сказал им, что моя автобиография «Это я, Господи» была переведена и что ее издание опоздало на несколько лет, и что я понимаю, что мои «Дикий край» и «Плавание к югу»[17] были изданы Географическим издательством, но я в течение длительного времени ничего об этом не слышал. Я сказал, что, видимо, это произошло потому, что Географиздат был объединен с другим издательством. Поэтому я пишу Вам, чтобы просить Вас быть настолько добрым, чтобы узнать об этих трех книгах и, если Вы узнаете что-либо о планах их издания, дать мне знать.
Меня просили написать специальные введения для русского издания «Дикии край» и «Плавание к югу», и я писал Вам, что я подготовлю эти введения и пошлю Вам. Однако, хотя я пытался написать эти введения, я заболел и не смог ничего сделать. Моя болезнь то, что называется сердечный приступ, продолжалась в течение ряда месяцев, привела к тому, что временами биение пульса трудно было обнаружить. Наконец, я решил, чтобы мне установили электронный стимулятор сердца. Операция была сделана в прошлом декабре, и понадобился длительный период восстановления, но я уже хорошо себя чувствую, или вернее сказать, значительно лучше, чем я был в течение ряда лет.
Мне пришло в голову, что, возможно, что издание «Дикий край» и «Плавание к югу» было отложено ввиду того, что мне не удалось написать эти введения. Если это действительно так, и издатели по-прсжнему намерены издать эти книги, я быстро напишу введения, если только мне дадут знать, что эти введения нужны.
Я ничего не знаю о том, какое издательство должно опубликовать мою автобиографию. Как мне казалось в июле прошлого года, когда мы выехали из Москвы, перевод, после многих трудностей, был, наконец, завершен, и я мог рассчитывать увидеть изданную книгу в декабре. Может быгь Вы, являясь частью издательско¬го мира Москвы, сможете выяснить, что произошло с этими планами. Нет необходимости говорить, что мы очень разочарованы тем, что эти книги не изданы.
Нам очень хотелось бы услышать от Вас, что Вы находитесь в добром здравии, в каком Вы находились, когда я последний раз видел Вас. В этом году для разнообразия, мы не намерены ехать за границу, предпочтя последовать совету великого слова Панглосса[18] и позаботиться об уходе за нашим собственным садом.
С горячим приветом от нас обоих, искренне Ваш
РГАЭ. Ф. 444. Оп. 1. Д. 64. Л. 95 – 96.
№ 6
Дорогой м[исте]р Болотников!
Мы только что получили экземпляр нового издания «Саламины», который Вы нам послали, и я пишу, чтобы поблагодарить Вас и выразить мое безоговорочное восхищение внешним видом книги. Переплет, отмечу, во-первых, притягивает читателя и выглядит значительно лучше, чем переплет американского издания. Я быстро глянул на титульную страницу и заметил с радостью, что ужасная маленькая фигурка удалена с нее. До тех пор, пока не пришла эта книга, я не представлял себе отчетливо, что Вы связаны с ее публикацией. Мы предполагаем, что Вы, к нашему удовольствию, теперь постоянно связаны с издателями, и мы поздравляем Вас.
За несколько дней до прибытия «Саламины» мы получили от Андрея Чагодаева[19] первый экземпляр моей автобиографии, в подготовке которой к печати он принимал очень большое участие. Это прекрасная книга, и я в особенности поражен качеством цветных репродукций. И, конечно, превосходным изданием всей книги.
Возвращаясь опять к «Саламине», хочу просить Вас рассказать Вашим товарищам по издательству «Мысль», в каком восторге я от книги, которую они создали. Я надеюсь, что они вознаграждены немедленным успехом книги. С другой стороны, я благодарю Вас, дорогой друг, за чуткость и внимание, которое Вы проявили, выслав мне экземпляр так быстро. Я предполагаю, что издатели пришлют мне еще несколько. И хотел бы, чтобы их было побольше: «лишние» экземпляры (сверх авторских, обычно посылаемых издателями) могут быть оплачены, в случае необходимости, за счет гонорара, если, конечно, гонорар выплачивается за переиздание.
С теплыми приветами от нас обоих
РГАЭ. Ф. 444. Оп. 1. Д. 64. Л. 102. Перевод. Машинопись.
№ 7
Дорогой Никита!
Немедленно отвечаю на Ваше письмо, которое получил всего несколько минут тому назад.
Мне было весьма приятно узнать, что «О людях и горах» готовится к опубликованию в журнале «Волга»[20], и я завтра или послезавтра вышлю Вам свое предисловие к ней.
Теперь относительно сокращений или поправок, которые, но Вашему мнению, следовало бы сделать в «Гренландском дневнике».
Этот дневник я вел вовсе не для опубликования и совершенно не думал тогда о том, что он когда-нибудь и кем-либо будет читаться. Опубликованный в Америке в период, когда мы, кажется, впадаем в другую крайность, отвергая пуританизм, который был характерен для нас в прошлом, такие штучки, о которых я так откровенно писал в дневнике, оказываются ныне не только неприемлемыми читательской публикой, но, наоборот, их ждут и даже ищут. И в самом деле, использование в современных рассказах и романах таких выражений, которые до сих пор писались лишь на стенах уборных, явно приходится по душе читательской публике. Это как раз то, с чем я и Салли категорически не можем согласиться. Конечно, Дневник не должен содержать ничего, что могло бы быть понято читателями, как оскорбительное, и Вы, по Вашему усмотрению, можете или изъять, или изменить все, что бы Вы пожелали.
Вы пишите, чтобы я не посылал Вам обратно экземпляры «Плавания к югу», но Вы теперь, должно быть, получили их, так как я их выслал Вам несколько недель тому назад. Это было весьма благородно с Вашей стороны предложить их мне.
Я заканчиваю письмо, так как спешу, чтобы оно попало в первую же отходящую от нас почту. Хочу только добавить, мы с Салли все с нарастающим волнением ожидаем предстоящую поездку в Вашу страну. Мы намерены отплыть пароходом из Монреаля 28 апреля.
Пожалуйста, передайте Вашим друзьям мою благодарность за их добрую память о нас и заверьте их в наших самых добрых чувствах.
С совершенным почтением. Ваш
РГАЭ. Ф. 444. Оп. 1. Д. 64. Л. 204.
№ 8
Дорогой Никита.
Мы так много думали о наших советских друзьях но время недавнего отпуска, что если мы скажем – именно вместе с ними мы отпраздновали наш отпуск, это будет чистая правда, особенно это относится к Вам. Ваша телеграмма, подобно сказочному ковру-самолету перенесла Вас к нам.
Мы собирались несколько раз написать Вам и поблагодарить за предисловие к переводу моей небольшой книжки «О людях и горах», а отчасти и возразить, как нам показалось, против кое-какой несправедливости.
Во время наших нескольких визитов в Вашу страну мы посетили различные районы, видели больше, чем могут увидеть обыкновенные туристы, мы всегда были почетными гостями Вашего народа. Но во время визита, о котором рассказано в книге «О людях и горах», большую часть времени мы проводили среди художников в их доме отдыха в Гурзуфе[21], где мы жили, ни в коей мере как туристы, а как члены большой семьи, частью которой мы были сами. Будучи всю свою сознательную жизнь убежденным социалистом, а после Октябрьской революции верным поборником ее целей и программы, к тому же не являясь, ни в коей мере, социологом, я старательно воздерживался от такого комментария, который, как Вы замечаете, в своем предисловии Вы допустили. Я могу изобразить нас эпикурейцами, которые во время этого визита вкушали человеческие плоды, принесенные советским «Древом жизни»[22], которых мы повстречали, узнали и полюбили, мы нашли – и находим сейчас – что эти плоды необыкновенно хороши.
Никита, Вы торопитесь напомнить читателю и нам, что то немногое – на мой взгляд, смешное – которое я подверг критике, теперь уже поправлено, в Вас заговорила оскорбленная гордость. Наши гурзуфские друзья, которые целиком были согласны с нами, удивились бы этому.
Однако я глубоко ценю Ваше признание – качество людей, которое меня особенно подкупает и трогает, и это качество советских людей мы узнали через наших друзей, через Вас, нашего наиболее уважаемого друга, и это самый приятный плод пятидесятилетнего развития социализма.
Может ли этот плод продолжать развиваться в разбитом мире, я желал бы Вам, чтобы это прелестное яблоко стало еще более прекрасным, как грядущие годы.
РГАЭ. Ф. 444. Оп. 1. Д. 64. Л. 210 – 211.
№ 9
Многоуважаемый Никита.
Прошло уже, возможно, два месяца с тех пор, как я написал Вам, выражая благодарность за экземпляр моего «Гренландского дневника», что Вы прислали мне, а теперь я снова пишу, с просьбой организовать присылку издателем еще нескольких зкземпляров. Просьба вызвана тем, что наш новый дом[23] уже почти настолько готов, что мы через две – три недели сможем въехать, и начинаем собирать – в третий раз в моей жизни – библиотеку. Друзья уже прислали мне книги, и я частично отплачу им экземплярами моих книг, опубликованных в Вашей стране.
Как я уже должен был писать Вам, на меня особенное впечатление произвело совершенство вашего издания «Гренландского дневника». Я не имею возможности прочитать его, но мне интересно узнать, как Вы избавились от отрывка, который, как Вы чувствовали, не может быть напечатан по советским стандартам. Я не помню в точности все, что я писал Вам об этом в то время, но я пойду на риск повториться, сказав, что Дневник, в том виде, как он впервые был издан на английском, совершенно не был отредактирован, так как я чувствовал моральную потребность оставить его именно таким, и, более того, представлялось важным, чтобы в честной книге о совершенно примитивном народе он был представлен в точности таким, каким я его застал, а не таким, каким люди склонны представлять его себе – простым, наивным по-детски, но в сексуальных вопросах несдержанным до неприличия (до омерзения?). Я чувствую, что включение этого отрывка в мой Дневник, имеет некоторое антропологическое значение.
Как бы то ни было, мне нравится маленькое советское издание зтой книжки, и я страстно хотел бы иметь несколько экземпляров ее, чтобы преподнести некоторым увлеченным коллекционерам моих работ.
У нас все идет хорошо, и здоровье Салли, которое составляет главный предмет моего беспокойства, кажется, неуклонно улучшается, несмотря на наши теперешние прискорбные обстоятельства и тяжелую работу, которая занимает не менее двенадцати часов в сутки.
В течение нескольких недель я закончу добавления за мои 15 последних лет к моей уже публиковавшейся «Это я, Господи». Следующей проблемой будет найти издателя. Эти пятнадцать лет связаны, в основном, с моими посещениями Вашей страны, и я знаю, что то, что я пишу, окажется очень интересным советским читателям, если будет там напечатано.
Горячий привет, преданный Вам
РГАЭ. Ф. 444. Оп. 1. Д. 64. Л. 221.
№ 10
Дорогой Никита!
Перечитывая Ваше письмо от 30 сентября, и вновь наслаждаясь им, я, однако, прежде всего, пристыжен тем, что запустил свою корреспонденцию. Свою невнимательность я «законно» оправдываю продолжавшейся в течение месяца осадой бронхита, которая не только обессилила меня физически и духовно, но и принудила непотребно (в неурочное время) долго восстанавливать силы. Этот период совпал с окончательным переездом в наш новый дом и буквально бесконечной работой по превращению просто дома – в дом, где мы могли бы жить. Продолжать описание минувших лет моей жизни было просто невозможно. Я полон надежд возобновить эту работу и, по возможности, завершить ее в ближайшие несколько месяцев.
В связи с этой задержкой мне необходимо учесть вынужденные изменения в возможностях советских публикаций, которые могут быть с ней связаны. Я тронут Вашей большой заинтересованностью в том, чтобы стать, как предполагалось, приемной матерью этого моего еще не родившегося ребенка. Не могу не поблагодарить Вас от всего сердца и заверяю Вас в своем стремлении завершить то, что должно стать для меня главным делом жизни.
Однако, помня о любящем приемном отце книги «Это я, Господи», уже изданной в Москве, о моем дорогом старом друге Андрее Чагодаеве, я отчетливо понимаю, что он, несомненно, должен быть, по меньшей мере, консультантом как перевода, так и публикации продолжения книги. Несколько месяцев от Андрея ничего не слышно, и мы глубоко озабочены, все ли у него в порядке. Возможно, Вы знаете о его нынешнем самочувствии и напишете нам хотя бы несколько строк. Если он сам не сможет заняться переводом и изданием еще не написанной части моей книги, я был бы рад, если бы Вы занялись этим с помощью, как Вы предлагаете, нашего старого дорогого юного друга Бориса Сенькина. к таланту которого, как переводчика, мы испытываем величайшее уважение и к которому относимся с неизменной любовью.
Я не поблагодарил Вас сразу же за дополнительные экземпляры моего «Гренландского дневника» - еще один тяжкий груз, который я нагромоздил на свою бедную голову. Я получил эти экземпляры, и теперь, узнав, что Вы добыли их с трудом, особенно благодарен Вам и осуждаю самого себя да невнимательность.
Вы пишете о некоторых изменениях и сокращениях, которые, на Ваш взгляд, были необходимы в «Гренландском дневнике». Могу только заверить Вас, что я никогда не подвергал мысленно сомнению необходимость этих сокращении и мудрость Вашего приговора.
Переехав в наш новый дом в ноябре, мы наводили комфорт в нем, но вдруг – приблизительно на Рождество – подверглись самой суровой осаде холодной погоды, такой холодной, какой население этой северной области и не упомнит. Неделями термометр ни разу не поднимался выше нуля (Фаренгейта), а часто опускался до 30 или 40 градусов ниже нуля. Первый снег выпал у нас в ноябре. За ним вскоре последовал снегопад, засыпавший все на метр. И, несмотря на более мягкую погоду последние десять дней, земля все еще покрыта глубоким снегом.
Ну, дорогой Никита, я должен поблагодарить Салли, которой я диктую это письмо и которая, несмотря на ослабевшие руки, печатает его для Вас.
Итак, ради Салли, если не ради Вас, я заканчиваю письмо, повторив только мои прочувственные благодарности за Вашу преданную дружбу и активность относительно моих дел, которые, как Вы уверяете, Вы взвалили на себя охотно и даже с гордостью. Итак, обнимаем мысленно Вас и нашего юного друга Бориса.
Ваш всегда любящий друг
РГАЭ. Ф. 444. Оп. 1. Д. 64. Л. 231 – 233.
Примечания
[A] В скобках переводчиком даются синонимичные выражения.
[B] Шкуры эскимосы и другие северные народности вымачивали в моче.
[C] Так в тексте.
[1] После отдыха в Сочи Н Я. Болотников отправился в длительную командировку на Урал, а затем, по совету врачей, уехал в Молдавию, где, благодаря особенностям климата, надеялся поправить свое здоровье. Во время пребывания в Молдавской ССР он являлся специальным корреспондентом «Литературной газеты». Возвратился в Москву в середине 1963 г.
[2] Книги Р. Кента «Курс N by E» и «Саламина» планировалось опубликовать в СССР в 1961 г., но они были выпущены на год позже.
[3] Русский перевод книги Р. Кента «В диком краю. Дневник мирных приключений на Аляске» (редактор русского перевода, автор послесловия и примечаний Н.Я. Болотников) был опубликован в издательстве «Мысль» в 1965 г.
[4] В научно-популярном журнале «Знание-сила» в № 12 за 1960 г. был опубликован отрывок из книги Р. Кента «N by E» под заголовком «Курс N by E».
[5] Книга Р. Кента «Grenland Jornal» вышла в Нью-Йорке в 1962 г., русский перевод кни¬ги «Гренландский дневник» (редактор русского перевода, автор послесловия н примечаний Н.Я. Болотников) был опубликован в издательстве «Мысль» в 1969 г.
[6] Мамедова Тамара – влиятельный функционер Советского совета обществ дружбы с зарубежными странами (ССОД) (1958). В личном архиве Н.Я. Болотникова сохранился машинописный экземпляр его письма Т. Мамедовой от 29 августа 1961 г. из Кишинева. «Уважаемая товарищ Мамедова! Извините, я забыл Ваше отчество. Мы с Вами встречались прошлой осенью, когда я приходил визировать беседу с Рокуэллом Кентом, опубликованную в «Литературной газете» <…> Также я титульный редактор гренландских книг Р. Кента «N by E» и «Саламина». вы¬ходящих в Географгизе. <…> У меня создалось впечатление, товарищ Мамедова, что после прошлогодней довольно шумной газетной кампании в связи с даром Р. Кента советскому народу, сейчас наша печать почти ничего о Кенте не пишет . Ни о нем, ни о его даре, где он, какова его судьбы и т.д.. Хотя я не ответственен за это, но испытываю какое- то чувство неловкости. Во всяком случае, дабы как-то разрядить эту «паузу», я, с согласия редакции, собираюсь заказать Р. Кенту статью об американском искусстве и литературе. <...> Памя¬туя Ваш наказ, я в своих письмах никаких политических тем не затрагиваю, ограничиваясь вопросами издания его книг и своими впечатлениями о прекрасной Молдавии. Но в своем последнем письме (от 13 июля) Р. Кент сетует на нынешнее положение в США. … И последнее. В каждом из писем Р. Кент приглашает меня к себе в гости в Адирондак. Не знаю, это просто ли вежливость или действительно он был бы рад видеть меня у себя в гостях? Что мы с ним подружились, может подтвердить ваш переводчик Борис Сснькин, терпеливо переводивший наши многочасовые разговоры об Арктике (я работал 5 лет в Арктике) Во всяком случае, если это искреннее приглашение, то думается, мне удалось бы получить согласие редакции на такую поездку. <…> Я уже бывал в США в сентябре 1959 г. как участник Первого международного океанографического конгресса, проходившею тогда в Ныо-Йорке (я был в составе экспедиции Академии наук на экспедиционном судне «Михаил Ломоносов»). Мне кажется, не будет препятствий и на этот рад. Но посоветуйте, стоит ли затевать эту посадку (зимой или будущей весной), если, конечно, позволит международная обстановка?». (РГАЭ. Ф. 444. Оп. 1. Д. 64. Л. 56 – 58).
[7] В Географическом издательстве (Географгиз) в 1962 г. вышли в переводе две книги Р. Кента «Курс N by E» и «Саламина» (редактор русского перевода и автор примечаний Н.Я. Болотников) В 1963 г. Географгиз слился с издательством «Мысль».
[8] На севере Гренландии в 1951 г. была построена военно-воздушная база США с соот¬ветствующей инфраструктурой, из-за чего был разрушен традиционный образ жизни проживающих там эскимосов.
[9] В конце 1940-х гг. Р Кент купил ферму Астор в Адирондакских горах на севере штата Нью-Йорк, где жил до конца своих дней.
[10] Речь идет о войне в Корее (1950 – 1953 гг.) – военном конфликте между Северной и Южной Кореей. с участием Вооруженных Сил США на стороне последней, сопровождавшемся большими человеческими жертвами и разрушениями.
[11] Этот рассказ был включен в книгу Р. Кента «N by E», о чем он сообщает в письме от 13 июля 1961 г. (док. № 3).
[12] «Советская литература» - советский ежемесячный журнал (1946), выходил из английском, немецком, испанском и других языках.
[13] Мельничук Владимир Владимирович (р. 1932), Рыбачук Ада Федоровна (1931 – 2010) – советские художники. В ряде их совместных прикладных работ присутствуют северные мотивы.
[14] Эра Mc Carthy – имеется в виду кампания по борьбе с «инакомыслием» в США в 1940 – 1950 гг. прошлого века, организованная сенатором Джозефом Маккарти, от которой пострадали известные американские деятели культуры, в т.ч. и Р. Кент.
[15] К дате этого письма примыкает заметка в воскресном номере газеты «Магаданская правда» от 17 ноября 1963 г. «Чукотский сувенир Рокуэлла Кента»: «В день восьмидесятилетия американского художника Рокуэлла Кента ему преподнесли в Москве расписной моржовый клык работы уэленской резчицы Елены Янку. Летом на далекую Чукотку из Америки пришло письмо. Рокуэлл Кент сердечно поблагодарил Елену Янку и высоко оценил ее работу. Письмо американского друга нашей страны стало экспонатом окружного краеведческого музея. Об этом сотрудники музея сообщили Рокуэллу Кенту. Они послали также записки краеведческого музея. И вот на днях в поселок Анадырь из США пришло еще одно письмо. Американской художник поблагодарил директора музея за присланные записки. Он просит прислать ему материалы, освещающие раннюю культуру Чукотки. Рокуэлл Кент обещает прислать в дар музею отдельные экспонаты своей гренландской коллекции. Рокуэлл Кент также просит передать привет косторезам Чукотки и, в частости. Елене Янку Присланный ею моржовый клык, сообщает Рокуэлл Кент, хранится у него в гостиной на самом почетном месте, рядом с малахитовой шкатулкой, подаренной Никитой Сергеевичем Хрущевым. Теплые слова, сердечные приветствия чукотским косторезам передает жена американского художника» (РГАЭ. Ф 444. Оп. 1. Д. 64. Л. 86).
[16] Сергеева К.С. Сказочник Кивагмэ. Магадан, 1962. Сохранилось письмо Екатерины Семеновны Сергеевой Н.Я. Болотникову от 17 сентября 1963 г.: «Глубокоуважаемый Никита Яковлевич. Благодарю Вас за отзывчивость, за обещание выполнить просьбу, за живое внимание, проявленное к книге «Сказочник Кивагмэ» и ее автору. Отвечаю на первый вопрос: в центральной печати отзывов на книгу не было. Упоминает о неграмотном сказочнике Кивагмэ, его силе воли и стремлении быть полезным людям И. Сельвинский в статье «Дело № 6012», помещенной в «Литературной газете» 3 августа с.г. № 93 (4680). Из Вильнюса прислали мне экземпляр «Литературной тазеты» > № 40 (830), 1962 г., со статьей о книге и ее авторе, но, увы, на литовском языке. которого я не знаю. <…> При каких обстоятельствах записывались сказки Кивагмэ. Мы с сыном жили в пос. Урелик (Бухта Провидении), который в настоящее время так и называется – Урелик Магаданский. Тогда не только порта, но ни одного ломика на «той стороне» бухты не было, возвышались над морем темные скалы да сопки. Эскимосское население, начальная школа, домик погранотряда и магазин находились на «этом берегу», т.е. в самом Урелике. Я была завшколой, что по тем временам котировалось «за все»: вела занятии со школьниками, готовила для них горячие завтраки, мыла посуду, стирала полотенца. После детей приходили заниматься взрослые, ликбезники, среди которых был и Кивагмэ. Он выделялся могучим сложением, хромотой и страшно изуродованным липом, к которому не сразу можно было привыкнуть. Когда Кивагмэ приступил к работе в пекарне, в свободной части домика которой мы с сыном некоторое время жили, со сказочником мы виделись ежедневно. Он охотно согласился систематически диктовать мне свои сказки. Чтоб поощрить его и поддержать материально, я платила ему 50 копеек в час (как и другим эскимосам, диктовавшим мне свои тексты и помогавшим при проверке переводов на русский язык). <…> Все тексты мною стенографировались, т. е. записывались специальными обозначениями анло-латинского алфавита, подсказанными самой жизнью в процессе скорописи. Потом я фиксировала их полностью на бытовавшем в те годы латинизированном алфавите. Весной 1941 г. я тяжело заболела и была отправлена самолетом на операцию в Ленинград. Война и блокада застали меня в состоянии плохой подвижности, трудности голодной зимы и непосильная работа в госпитале сделали из меня дистрофика, который весной 1942 года отправлен «дорогой жизни» из города-героя. Сразу же по окончании войны я была командирована иа Чукотку, но волею сумасбродного самоуправства зав. Камчатским облоно на три года была заброшена на о. Беринг, откуда вырвалась только в 1948 году. В том же году Кивагмэ умер. Работая в Провидении, в пос. Урелнк в 1953 – [19]56 гг. мне удалось узнать дополнительно некоторые подробности жизни Кивагмэ. И только с 1957 года, уйдя на пенсию, я начала приводить в порядок свой «литературный багаж», часть из которого попала в книгу «Сказочник Кивагмэ». (Подробнее см. РГАЭ. Ф. 444. Оп. 1. Д. 64. ЛЛ. 64 – 69).
[17] Книги Р. Кента «В диком краю. Дневник мирных приключений на Аляске» и «Плавание к югу от Магелланова пролива» были опубликованы и СССР в 1965 г. и 1966 г. соответственно.
[18] По-видимому, имеется в виду безмерно оптимистичный персонаж Панглосс философского романа Вольтера «Кандид» с фразой: «Все идет к лучшему в этом лучшем из миров».
[19] Чагодаев Андрей – доктор искусствоведения, профессор, автор предисловия к книге Р. Кента «Это я, Господи Автобиография Рокуэлла Кента», которая вышла в издательстве «Искусство» в 1965 г.
[20] «Волга» - советский ежемесячный литературный журнал, издаваемый в Саратове с 1966 г.
[21] В Гурзуфе (Крым) в Доме отдыха художников Р. Кент отдыхал в 1957 г.
[22] «Древо жизни» (мифологическое) – особое дерево, помещенное Богом в центре Эдемского сада.
[23] После того, как от удара молнии сгорел старый дом Р. Кента на ферме Астор, он построил новый дом, при этом часть строительных работ выполнил сам.
Комментарии
Отправить комментарий